В пузырьке мутноватая жидкость, на пузырьке никаких опознавательных знаков. Адалия это пила после какого-то из обмороков. Буду ли я это пить? Нет. Выливаю содержимое в раковину, и комнату наполняет резкий нашатырный запах.

Уж лучше я при необходимости схожу к лекарю, хотя пока что я себя чувствую более чем здоровой, а мне есть с чем сравнить. Ну разве что голодной.

Так, пока мачехи нет, а Эренция по своему обыкновению сидит у себя в комнате и читает газеты с последними сплетнями, пора воплощать свой план в жизнь.

Я быстро одеваюсь и причесываюсь, прячу записку от отца, медальон и мешочек с монетами в карман и, нисколько не страдая, что покидаю эту комнату, выскальзываю в коридор.

Дверь в комнату Эренции оказывается плотно закрыта, и я, испытывая злорадное удовольствие, просовываю стоящую в углу метелку сквозь ручку. Мелкая пакость, конечно, но душу греет. Ну и даст мне форы, если вдруг заметят, что я куда-то сбежала, а не послушно чищу туалеты.

Спускаюсь на первый этаж, где за столами сидит очень много разномастного народа. Присматриваться времени нет. Не думаю, что мачехе потребуется много времени получить от ворот поворот у дракона. Надо быстрее делать ноги.

Вроде бы все спокойно и гладко складывается, но сердце отчаянно колотится, а адреналин в крови просто зашкаливает, когда я через едва скрипнувшую дверь выхожу на задний двор, заваленный бочками и ящиками.

Платье цепляется за все подряд, на каком-то торчащем гвозде даже остается клок подола, но я добираюсь до конца двора к неприметной деревянной двери. Толкнув ее, проскальзываю внутрь, очутившись в тесном переулке между доходным домом и зданием банка.

Да, трактир имеет очень удобное расположение – в самом центре города. Так что и до нотариуса тут совсем рядом – на расстоянии половины квартала, но сначала мне нужно выйти на главную улицу.

Ускоряю шаг и, периодически озираясь по сторонам, прохожу переулок, а потом и оживленную людную улицу, где умудряюсь смешаться с толпой. Чем дальше я иду, тем тревожнее мне становится.

Нет, я, конечно, готова бороться, но кажется мне, что Августа ведет какую-то игру, о которой не знала Адалия. И эта игра может оказаться весьма и весьма хитрой. Главное, нужно быть готовой к неожиданностям.

Останавливаюсь у высокого здания с узкими окнами, дома нотариуса фон Ляхтена, и поднимаюсь на крыльцо.

– Нира Аделия? – удивленно поднимает брови сам фон Ляхтен, открывший мне дверь. – Вас прислала нора Августа?

Окидываю взглядом этого мужчину “немного за сорок”, похожего на беременного таракана: ножки тоненькие, а пузико выразительное.

– Нет, нор фор Ляхтен, – серьезно отвечаю я. – Я пришла сама. За завещанием.

Глава 4

Его лицо вытягивается. Острый подбородок становится еще более острым, щеки – впалыми, а пенсне чуть было не соскальзывает с его загнутого книзу носа.

– Но… Нира… – что-то бубнит он, и это раздражает.

А еще заставляет напрячься. С моей стороны было бы глупо надеяться, что человек, который сам не пришел рассказать мне о завещании, будет рад меня видеть. Но документы мне нужны, и без него их не получить.

– Нира Адалия, – намекаю ему, что он ошибся в моем имени. – Что-то не так?

Фон Ляхтен начинает суетиться и пропускает меня в дом, предварительно выглянув на улицу, будто проверив, видел ли кто-то, что я зашла.

Ощущение, что захожу в логово маньяка, который меня в доме сейчас того, и концы в воду. Хотя, нет. Вон как дергается уголок рта нотариуса, он очень и очень нервничает.

Из глубины дома к нам выходит слуга, но фон Ляхтен с раздражением приказывает ему скрыться, а сам проводит меня по темноватому коридору с портретами предков нотариуса в тяжелых рамах на стенах.

В итоге мы оказываемся в его рабочем кабинете. Фон Ляхтен резким движением распахивает дверь и небрежно указывает мне на потрепанное кресло у небольшого камина. Такое ощущение, что он как холоднокровное животное даже в летнее время требует подогрева извне.

Из-за растопленного камина и закрытых на щеколду окон в кабинете воздух спертый, пахнущий старыми бумагами, дымом и немытым телом.

С изрядной долей брезгливости сажусь на самый краешек кресла, наблюдая, как сам фон Ляхтен достает какую-то папку из одного из забитых бумагами и свитками шкафов и садится за дубовый стол, складывая перед собой руки в замок.

Кажется, здесь он начинает себя чувствовать более уверенно. Зря. Я же с него не слезу.

– Итак, – нотариус смотрит на меня поверх своего пенсне, – о чем вы нира Адалия хотели со мной поговорить?

– Я не знала, что у вас проблемы с кратковременной памятью, нор фон Ляхтен, – подняв бровь, говорю я.

Он, бедный, аж закашливается и все же теряет свои старомодные очки.

– Кхе, простите… – нотариус, кажется, понимает, что просто не отделается. – Да, конечно… Вы сказали про завещание.

– Именно про него, – киваю и продолжаю выжидательно смотреть на фон Ляхтена, но он молчит. – Про то завещание, которое вы должны были мне передать в день моего совершеннолетия.

И так не очень здорОво выглядящий нотариус, кажется, зеленеет. Надо все же посоветовать ему тут проветривать.

– Посмотрите у себя в папочке, – я киваю на ту, что он достал. – Может, вам правда память проверить? Запамятовали, верно, что у меня день рождения был. Восемнадцать мне исполнилось.

Нотариус сглатывает и впивается пальцами в завязки на папке.

– Ну так ничего страшного, – наигранно хлопаю в ладоши. – Можете вручить мне его прямо сейчас!

Я практически вижу, как в его голове с зализанной через всю лысину прядью, начинают крутиться колесики. Пыхтит все, поскрипывает.

– Конечно, нира Адалия, как же я мог забыть? – он делает вид, как будто все это досадное недоразумение. – Но, сами понимаете, дело не быстрое. Надо тщательно все проверить и подготовить, а вы сами видите, что застали меня практически врасплох.

Он отодвигает от себя папку и встает с места. Явно что-то задумал. И я невольно еще раз окидываю взглядом кабинет в поисках плана “Б”.

– Вам сейчас принесут чай, – он смешно надевает пенсне. – Д-да… Самый лучший, из горных провинций. Располагайтесь поудобнее, мне нужно кое-что проверить.

Он выходит, оставляя меня наедине с папкой. Надо быть совсем слепой или глупой, чтобы не видеть, как этот беременный таракашка напрягся. Да и то, что он не оповестил о завещании, – тоже звоночек.

Меня терзают смутные сомнения… Ладно, не сомнения, а практически стопроцентная уверенность, основанная на очевидных фактах.

Мну платье и гипнотизирую сначала папку, а потом входную дверь, потому что, пока мне не принесут чай, дергаться нельзя.

К счастью, его приносят быстро. Тот самый слуга ставит чайную пару на столик передо мной. Я мило улыбаюсь и даже говорю что-то типа “спасибо”, вызывая недоуменный взгляд.

Фух… Неизвестно, сколько еще у меня времени, но либо сейчас, либо никогда.

Кидаюсь к столу и раскрываю папку. Куча разных бумажек и бумажулечек. С печатями, подписями, вензелями. Но я ищу конкретные бумаги: завещание, бумаги на трактир и расписку.

Руки дрожат, ладони потеют, а сердце скачет. Душно настолько, что я готова в обморок грохнуться, поэтому нагло открываю задвижку окна и распахиваю створки, вдыхая свежий воздух.

Результатом моих поисков оказывается то, что завещания просто-напросто уже нет, трактир оформлен на мачеху, а расписку я никак не могу найти.

А она должна быть. Неужели Августа тоже прибрала к себе? Но откуда узнала? Тем более там указано третье лицо, ее ж еще найти бы надо.

Ехидно радуюсь тому, что, судя по документам, этот трактир уже дважды заложен мачехой, а долги выплачивать нечем. Определенно она надеялась использовать монеты за ту ночь Адалии с драконом. Накося выкуси.

Сквозь стук сердца в ушах слышу глухие голоса за дверью. Наверное, еще в холле. Мачехин голос я узнаю с трех нот, так что сомнений уже не остается.